Зритель привык, что наряды для балета – это летящие легкие ткани, воздушные складки для свободы и легкости движений. Прежде для балетных нарядов использовали эксцельсиор. Костюмы новатора Ипатьевой разрушают стереотипы об обязательных легких тканях для балета тканях. Здесь много плотного льна, мешковины. Вот нам показывают многослойную юбку, которая весит около двух килограммов, и расшитый корсет к ней. Необычны не только ткани, но и силуэты. Причем, костюм должен шиться так, чтобы при стирке, чистке он не давал усадку.

Помогают в работе эскизы от художника – по ним мастера определяют сочетания тканей, цветов и элементов. Мастерам не только передают эскизы, но еще и объясняют образ, к которому делается костюм.

Например, тапер был когда-то вполне преуспевающим музыкантом, но теперь он – фактически бомж, жизнь его побила, а непростой костюм подчеркивает эти детали.

Сюртук тапера – довольно сложный и тяжелый костюм. На нем множество разнообразных элементов, и пока не решено, какой же в итоге станет бабочка к нему.

Коллектив здесь дружный: некоторые работают уже по 30 лет, рассказывает художник Светлана Билан. Работы много, только мужских костюмов для спектакля отшивается около 50. Иногда для создания костюма хватает трех дней, иногда тратится три недели. Мастера отмечают: работать над такими новаторскими костюмами для балета невероятно интересно.

Чтобы посмотреть, как готовится сценография, мы отправились на улицу Кавказскую, где находятся производственные цеха оперного театра.

В огромных ангарах с высокими потолками, в разнообразных цехах и отсеках кипит работа. На кушетке, где скоро возляжет «новая Проня», расцветают мальвы. Они же прорастают сквозь обаятельную пухлую хрюшку в одном из бутафорских отсеков. В просторном ангаре бригада оформителей колдует над воздушными силуэтами Андреевской церкви, утканными мальвами. Мальвы тут повсюду.

Изначально было рассмотрено огромное количество вариантов сценографии, рассказывает художник-постановщик Сергей Маслобойщиков:

— Первый вариант я придумал в стиле Малевича. Подумал, что было бы интересно совместить сельско-крестьянскую эстетику с непохожей на нее эстетикой Малевича. Тем более, у балетмейстера был навязчивый образ черного пианино, которое тоже будет в спектакле. Я предложил: пианино – и есть Черный квадрат. Пейзаж Киева у нас тоже был абсолютно супрематический. И во всей истории пианино, этот Черный квадрат, будто преследовал Голохвастова и, в конце концов, его пожирал. Вся конструкция исчезала, оставалась только чернота.

После этого было сделано еще 20 вариантов сценографии. Перед вами – последний вариант.

— Если представить гастроли театра за пределами страны, прочитает ли зарубежный зритель понятные нам образы?

— Думаю, зарубежный зритель не знает этой истории, а помочь ее понять как раз призвана сценография. Мы не ребусы загадываем: этот элемент значит то, а вот этот – другое. Образы породят те или иные ассоциации, эстетические раздумья, но общий ход мысли, я надеюсь, всем будет понятен.

— Для вас лично – о чем вообще спектакль?

— Если говорить глобально, то о бесконечном стремлении в Европу.

— Но при этом центральный образ – это Андреевская церковь. Она на афишах спектакля, на сцене она прорастает из мальв. Если спектакль о стремлении в Европу, почему главный образ – именно церковь?

— Андреевская церковь – узнаваемый образ и пейзаж. Это барокко – золотая эпоха, соединившая в то время Украину с Европой. И сама визуальная плывучесть этой церкви похожа на мальвы.

— Как вы соберете Андреевскую церковь из этих элементов? На что наденете и чем закрепите?

— Конструкция продумана, надеюсь, все будет хорошо. Будет происходить движение, рост мальв. Они растут через всю старинную разбитую сцену, через черное пианино, в конце концов из мальв вырастает и Андреевская церковь, и целый город.

— Расскажите про свинку. Как она придумалась и почему именно она?

—Ну а как же можно в селе без свинки? Без свинки в селе нельзя! И вообще – это мое любимое животное.

— Как часто будут меняться декорации?

—Можно сказать, что они вообще не будут меняться. А можно сказать, что они будут меняться все время. Задумывалось непрерывное движение, рост этих цветов. Сначала мы видим развалины театра, а дальше через эту рухлядь прорастают мальвы. Независимо от действия идет беспрерывный рост цветов, которые превращаются в киевский пейзаж.

— В вашей практике были хореографические постановки?

— Я ставил Вестсайдскую историю в Венгрии. Там вообще не было никаких видимых декораций, все построено на лазере. Это история не только любви пары, но и влюбленности в кино. Отсюда и лазерный экран, он все время преследовал героев, манил. В него можно было войти, уйти через него. Он превращался в небо, в воду, куда ныряли барышни, потом в стены, которые отталкивали героя, потом – в туннель. В итоге главного героя убивали из этого экрана, и тогда возлюбленная втягивала его в экран, в эту иллюзию. И я был режиссером и художником этого балетного спектакля.

Я давно работаю за границей, ставил оперу с международными составами для больших международных фестивалей – и «Тоску», и «Манон Леско», но приглашений поставить в Киеве оперу пока не было.

Еще в Украине часто срываются сроки, спектакли выходят не в то время, когда планировалось. За границей я никогда подобного не видел. Там очень хорошо работает координация всех узлов. Там артисты ведут очень активную жизнь, у них очень плотный график. Венгрия, например, очень маленькая страна, артисты могут в один день играть спектакли в разных городах. Поэтому производство построено очень точно, механизм работает хорошо.

— Чтобы все это опробовать, нужна монтировочная репетиция. На ней мы вместе с осветителями смотрим, как оно все стоит, ездит и так далее.

Это две части процесса: первая, когда все изготавливается, вторая – когда начинает эксплуатироваться на месте. Там свои нюансы, иногда декорации возвращаются в цех на доделку-переделку. Такое тоже бывает.

— «За двома зайцями» — дорогой спектакль?

— Нет, достаточно бюджетный.

— А какой был самый дорогой? «Тоска»?

— За последнее время, пожалуй, да. Конечно, если сравнивать «За двома зайцями» с другими спектаклями, даже с другими балетами, — бывает значительно больше декораций. Но это ровным счетом ничего не значит. Посмотрим, как оно будет в проведении.

Оксана, мастер-бутафор, рассказывает Уикенду:

— Работаю тут всего 15 лет, есть коллеги, кто уже по 30 лет работает. Как говорит наша Наташа, «в театр попадают или фанаты этого дела, или неудачники». Вы же знаете, культура у нас никогда хорошо не оплачивалась.

С детства любила делать руками разные вещи. А здесь только ручная работа. Не все это могут. Легких спектаклей у нас не бывает. Конечно, самые большие спектакли – опера, где много декораций. В балете меньше. Запоминается каждый спектакль, потому что каждый по-своему хорош. «Тоска» была очень сложная, много работы. Устаешь, зато потом видишь результат.